Неточные совпадения
«
Скажи, служивый, рано ли
Начальник просыпается?»
— Не знаю. Ты иди!
Нам говорить не велено! —
(Дала ему двугривенный).
На то у
губернатораОсобый есть швейцар. —
«А где он? как назвать его?»
— Макаром Федосеичем…
На лестницу поди! —
Пошла, да двери заперты.
Присела я, задумалась,
Уж начало светать.
Пришел фонарщик с лестницей,
Два тусклые фонарика
На площади задул.
Сказать бы
губернатору,
Так он бы задал им!
Собрание открыл
губернатор, который
сказал речь дворянам, чтоб они выбирали должностных лиц не по лицеприятию, а по заслугам и для блага отечества, и что он надеется, что Кашинское благородное дворянство, как и в прежние выборы, свято исполнит свой долг и оправдает высокое доверие Монарха.
— У
губернатора, однако ж, недурен стол, —
сказал Чичиков.
Даже сам Собакевич, который редко отзывался о ком-нибудь с хорошей стороны, приехавши довольно поздно из города и уже совершенно раздевшись и легши на кровать возле худощавой жены своей,
сказал ей: «Я, душенька, был у
губернатора на вечере, и у полицеймейстера обедал, и познакомился с коллежским советником Павлом Ивановичем Чичиковым: преприятный человек!» На что супруга отвечала: «Гм!» — и толкнула его ногою.
— А как вы нашли нашего
губернатора? —
сказала Манилова.
Полицеймейстеру
сказал что-то очень лестное насчет городских будочников; а в разговорах с вице-губернатором и председателем палаты, которые были еще только статские советники,
сказал даже ошибкою два раза: «ваше превосходительство», что очень им понравилось.
— А вице-губернатор, не правда ли, какой милый человек? —
сказал Манилов, опять несколько прищурив глаза.
— Как,
губернатор разбойник? —
сказал Чичиков и совершенно не мог понять, как
губернатор мог попасть в разбойники. — Признаюсь, этого я бы никак не подумал, — продолжал он. — Но позвольте, однако же, заметить: поступки его совершенно не такие, напротив, скорее даже мягкости в нем много. — Тут он привел в доказательство даже кошельки, вышитые его собственными руками, и отозвался с похвалою об ласковом выражении лица его.
— И лицо разбойничье! —
сказал Собакевич. — Дайте ему только нож да выпустите его на большую дорогу — зарежет, за копейку зарежет! Он да еще вице-губернатор — это Гога и Магога! [Гога и Магога — князь Гог, предводитель разбойничьего народа Магог (библ.).]
— Бесчестнейшее дело! И, к стыду, замешались первые чиновники города, сам
губернатор. Он не должен быть там, где воры и бездельники! —
сказал князь с жаром.
Они,
сказать правду, боятся нового генерал-губернатора, чтобы из-за тебя чего-нибудь не вышло; а я насчет генерал-губернатора такого мнения, что если он подымет нос и заважничает, то с дворянством решительно ничего не сделает.
Потом отправился к вице-губернатору, потом был у прокурора, у председателя палаты, у полицеймейстера, у откупщика, у начальника над казенными фабриками… жаль, что несколько трудно упомнить всех сильных мира сего; но довольно
сказать, что приезжий оказал необыкновенную деятельность насчет визитов: он явился даже засвидетельствовать почтение инспектору врачебной управы и городскому архитектору.
У папеньки Катерины Ивановны, который был полковник и чуть-чуть не
губернатор, стол накрывался иной раз на сорок персон, так что какую-нибудь Амалию Ивановну, или, лучше
сказать, Людвиговну, туда и на кухню бы не пустили…» Впрочем, Катерина Ивановна положила до времени не высказывать своих чувств, хотя и решила в своем сердце, что Амалию Ивановну непременно надо будет сегодня же осадить и напомнить ей ее настоящее место, а то она бог знает что об себе замечтает, покамест же обошлась с ней только холодно.
— Я советую тебе, друг мой, съездить с визитом к
губернатору, —
сказал он Аркадию, — ты понимаешь, я тебе это советую не потому, чтоб я придерживался старинных понятий о необходимости ездить к властям на поклон, а просто потому, что
губернатор порядочный человек; притом же ты, вероятно, желаешь познакомиться с здешним обществом… ведь ты не медведь, надеюсь? А он послезавтра дает большой бал.
—
Губернатор приказал выслать Инокова из города, обижен корреспонденцией о лотерее, которую жена его устроила в пользу погорельцев. Гришу ищут, приходила полиция, требовали, чтоб я
сказала, где он. Но — ведь я же не знаю! Не верят.
Ворота всех домов тоже были заперты, а в окнах квартиры Любомудрова несколько стекол было выбито, и на одном из окон нижнего этажа сорвана ставня. Калитку отперла Самгину нянька Аркадия, на дворе и в саду было пусто, в доме и во флигеле тихо. Саша, заперев калитку,
сказала, что доктор уехал к
губернатору жаловаться.
— Да, ты человек без азарта, —
сказала мать, уверенно и одобрительно, и начала рассказывать о
губернаторе.
— Пустяки, милейший, сущие пустяки, — громко
сказал он, заставив
губернатора Баранова строго посмотреть в его сторону. Все приличные люди тоже обратили на него внимание. Посмотрел и царь все с той же виноватой улыбкой, а Воронцов-Дашков все еще дергал его за рукав, возмущая этим Клима.
Губернатор ласково хлопнул рукой по его ладони и повел к себе, показал экипаж, удобный и покойный, —
сказал, что и кухня поедет за ним, и карты захватит. «В пикет будем сражаться, — прибавил он, — и мне веселее ехать, чем с одним секретарем, которому много будет дела».
— А! испугались полиции: что сделает
губернатор, что
скажет Нил Андреич, как примет это общество, дамы? — смеялся Марк. — Ну, прощайте, я есть хочу и один сделаю приступ…
— Вот видите, один мальчишка, стряпчего сын, не понял чего-то по-французски в одной книге и показал матери, та отцу, а отец к прокурору. Тот слыхал имя автора и поднял бунт — донес
губернатору. Мальчишка было заперся, его выпороли: он под розгой и
сказал, что книгу взял у меня. Ну, меня сегодня к допросу…
— Я сейчас к
губернатору еду, —
сказал Райский, — он присылал. Прощайте!
Любила, чтоб к ней
губернатор изредка заехал с визитом, чтобы приезжее из Петербурга важное или замечательное лицо непременно побывало у ней и вице-губернаторша подошла, а не она к ней, после обедни в церкви поздороваться, чтоб, когда едет по городу, ни один встречный не проехал и не прошел, не поклонясь ей, чтобы купцы засуетились и бросили прочих покупателей, когда она явится в лавку, чтоб никогда никто не
сказал о ней дурного слова, чтобы дома все ее слушались, до того чтоб кучера никогда не курили трубки ночью, особенно на сеновале, и чтоб Тараска не напивался пьян, даже когда они могли бы делать это так, чтоб она не узнала.
Он, между прочим, нехотя, но исполнил просьбу Марка и
сказал губернатору, что книги привез он и дал кое-кому из знакомых, а те уж передали в гимназию.
— Что вы! Я только говорю, что он лучше всех здесь: это все
скажут…
Губернатор его очень любит и никогда не посылает на следствия: «Что, говорит, ему грязниться там, разбирать убийства да воровства — нравственность испортится! Пусть, говорит, побудет при мне!..» Он теперь при нем, и когда не у нас, там обедает, танцует, играет…
Он подтвердил Егорке готовить платье, белье,
сказавши, что едет с
губернатором.
— Я не спрашиваю вас, веруете ли вы: если вы уж не уверовали в полкового командира в полку, в ректора в университете, а теперь отрицаете
губернатора и полицию — такие очевидности, то где вам уверовать в Бога! —
сказал Райский. — Обратимся к предмету вашего посещения: какое вы дело имеете до меня?
И надо было бы тотчас бежать, то есть забывать Веру. Он и исполнил часть своей программы. Поехал в город кое-что купить в дорогу. На улице он встретил
губернатора. Тот упрекнул его, что давно не видать? Райский отозвался нездоровьем и
сказал, что уезжает на днях.
О подарках они
сказали, что их не могут принять ни
губернаторы, ни баниосы, ни переводчики: «Унмоглик!» — «Из Едо, — начал давиться Кичибе, — на этот счет не получено… разрешения». — «Ну, не надо. И мы никогда не примем, —
сказали мы, — когда нужно будет иметь дело с вами».
Он, конечно, пришел познакомиться с русскими, редкими гостями здесь, как и тот майор, адъютант
губернатора, которого привел сегодня утром доктор Ведерхед…» — «Проводник ваш по колонии, —
сказал Вандик, — меня нанял ваш банкир, с двумя экипажами и с осьмью лошадьми.
Опять Хагивари
сказал что-то. «Их превосходительства,
губернаторы, приказали осведомиться о здоровье», — переводил Кичибе.
«
Губернаторы приказали кланяться и поздравить с благополучным приездом», —
сказал Хагивари.
Дома мы узнали, что генерал-губернатор приглашает нас к обеду. Парадное платье мое было на фрегате, и я не поехал. Я сначала пожалел, что не попал на обед в испанском вкусе, но мне
сказали, что обед был длинен, дурен, скучен, что испанского на этом обеде только и было, что сам
губернатор да херес.
Губернатора я видел на прогулке, с жокеями, в коляске, со взводом улан; херес пивал, и потому я перестал жалеть.
Баниосы спрашивали, что заключается в этой записочке, но им не
сказали, так точно, как не объявили и
губернатору, куда и надолго ли мы идем. Мы все думали, что нас остановят, дадут место и
скажут, что полномочные едут; но ничего не было.
Губернаторы, догадавшись, что мы идем не в Едо, успокоились. Мы
сказали, что уйдем сегодня же, если ветер будет хорош.
После обеда тотчас явились японцы и
сказали, что хотя
губернатор и не имеет разрешения, но берет все на себя и отводит место.
Оппер-баниос Ойе-Саброски захохотал, частью от удовольствия, частью от глупости, опять увидя всех нас. Кичибе по-прежнему приседал, кряхтел и заливался истерическим смехом, передавая нам просьбу нагасакского
губернатора не подъезжать на шлюпках к батареям. Он также, на вопрос наш, не имеет ли
губернатор объявить нам чего-нибудь от своего начальства,
сказал, что «из Едо… ответа… nicht erhalten, не получено».
Подите с ними! Они стали ссылаться на свои законы, обычаи. На другое утро приехал Кичибе и взял ответ к
губернатору. Только что он отвалил, явились и баниосы, а сегодня, 11 числа, они приехали
сказать, что письмо отдали, но что из Едо не получено и т. п. Потом заметили, зачем мы ездим кругом горы Паппенберга. «Так хочется», — отвечали им.
Чай они хлебнули, а от наливки отказались,
сказав, что им некогда, что они приехали только от
губернатора объявить, что его превосходительство ожидает русских.
Наконец, не знаю в который раз, вбежавший Кичибе объявил, что если мы отдохнули, то
губернатор ожидает нас, то есть если устали, хотел он, верно,
сказать. В самом деле устали от праздности. Это у них называется дело делать. Мы пошли опять в приемную залу, и начался разговор.
Адмирал
сказал им, что хотя отношения наши с ними были не совсем приятны, касательно отведения места на берегу, но он понимает, что
губернаторы ничего без воли своего начальства не делали и потому против них собственно ничего не имеет, напротив, благодарит их за некоторые одолжения, доставку провизии, воды и т. п.; но просит только их представить своему начальству, что если оно намерено вступить в какие бы то ни было сношения с иностранцами, то пора ему подумать об отмене всех этих стеснений, которые всякой благородной нации покажутся оскорбительными.
Адмирал не хотел, однако ж, напрасно держать их в страхе: он предполагал объявить им, что мы воротимся не прежде весны, но только хотел
сказать это уходя, чтобы они не делали возражений. Оттого им послали объявить об этом, когда мы уже снимались с якоря. На прощанье Тсутсуй и
губернаторы прислали еще недосланные подарки, первый бездну ящиков адмиралу, Посьету, капитану и мне, вторые — живности и зелени для всех.
Японцы еще третьего дня приезжали
сказать, что голландское купеческое судно уходит наконец с грузом в Батавию (не знаю,
сказал ли я, что мы застали его уже здесь) и что
губернатор просит — о чем бы вы думали? — чтоб мы не ездили на судно!
А провожатый мой все шептал мне, отворотясь в сторону, что надо прийти «прямо и просто», а куда — все не говорил, прибавил только свое: «Je vous parle franchement, vous comprenez?» — «Да не надо ли подарить кого-нибудь?» —
сказал я ему наконец, выведенный из терпения. «Non, non, — сильно заговорил он, — но вы знаете сами, злоупотребления, строгости… но это ничего; вы можете все достать… вас принимал у себя
губернатор — оно так, я видел вас там; но все-таки надо прийти… просто: vous comprenez?» — «Я приду сюда вечером, —
сказал я решительно, устав слушать эту болтовню, — и надеюсь найти сигары всех сортов…» — «Кроме первого сорта гаванской свертки», — прибавил чиновник и
сказал что-то тагалу по-испански…
Да, я забыл
сказать, что за полчаса до назначенного времени приехал, как и в первый раз, старший после
губернатора в городе чиновник
сказать, что полномочные ожидают нас. За ним, по японскому обычаю, тянулся целый хвост баниосов и прочего всякого чина. Чиновник выпил чашку чаю, две рюмки cherry brandy (вишневой наливки) и уехал.
Сегодня, 19-го, явились опять двое, и, между прочим, Ойе-Саброски, «с маленькой просьбой от
губернатора, —
сказали они, — завтра, 20-го, поедет князь Чикузен или Цикузен, от одной пристани к другой в проливе, смотреть свои казармы и войска, так не может ли корвет немного отодвинуться в сторону, потому что князя будут сопровождать до ста лодок, так им трудно будет проехать».
Японцы уехали с обещанием вечером привезти ответ
губернатора о месте. «Стало быть, о прежнем, то есть об отъезде, уже нет и речи», —
сказали они, уезжая, и стали отирать себе рот, как будто стирая прежние слова. А мы начали толковать о предстоящих переменах в нашем плане. Я еще, до отъезда их, не утерпел и вышел на палубу. Капитан распоряжался привязкой парусов. «Напрасно, —
сказал я, — велите опять отвязывать, не пойдем».
А мы велели
сказать, что дадим письма в Европу, и удивляемся, как
губернатору могла прийти в голову мысль мешать сношению двух европейских судов между собою?
Они уехали,
сказав, что свидание назначено завтра, 9-го числа, что рентмейстер, первый после
губернатора чиновник в городе, и два губернаторские секретаря приедут известить нас, когда
губернатор будет готов принять.
Они
сказали, что
губернаторы решили принять бумаги в совет.